15 November 2022Armenia

Близкое прошедшее

Тигран Амирян — о своей стране и своeм разделе

by Tigran Amiryan
© Har Toum


Шеф-редактор нашего раздела «Армения» — куратор, исследователь современной культуры Тигран Амирян. Предлагаем нашим читателям его первую колонку.

Հայերեն   English   Русский


Отвечать за раздел медиаплатформы — значит иметь представление о том, чем живет общество, о чем и на каком языке оно говорит. В первую очередь, когда я начинаю задумываться об актуальных нарративах армянского общества, в голову приходят ключевые события последних лет: Бархатная революция, Карабахская война, борьба против разрушения старого города, незатухающие акции экоактивистов против необдуманной эксплуатации природных ресурсов — и это лишь малая часть. Все эти события, кажется, никогда окончательно не окостеневают, чтобы застыть, подобно незадачливому насекомому, в янтаре прошлого. Прошлое это, как смола, вязко тянется и длится, проникая в настоящее и сплавляясь с ним. Вереницы слов и вещей — часть нашей жизни, неизбежно и неожиданно проступающая сквозь песок памяти. Для анализа необходимы специальные точные инструменты, позволяющие отделить в смоле, янтаре, песке клишированные представления о собственной стране от того, что составляет ее суть.

Несколько лет назад, в приватной беседе, где, в частности, речь зашла о Геноциде армян, мой собеседник, приятель из России, сочувственно-свысока сказал: «Это смешно, какой геноцид, прошло больше ста лет». В то время в России начался издательский бум русскоязычных и переводных книг о памяти как социальном конструкте, об опыте работы Германии с этим сложным явлением — в голове у меня застряла фраза Алейды Ассман: «Россия отличается тем, что ей свойственно забвение, а не память». Я не стал втягиваться в дальнейшую дискуссию. Помнить — это тяжелый труд. Спустя годы мы стали свидетелями того, как преступный режим в стране моего собеседника буквально за считанные недели сравнял с землей оставшиеся институты памяти, и происходило это при тотальном отмалчивании большинства.

Отказаться от прошлого можно — что упорно, настойчиво и не сказать, что безуспешно делают наши близкие и дальние соседи. Но есть другой выход: работа с прошлым, без фальсификаций, принимая его во всей красе. И уродстве. К этому опыту нам, странам бывшего СССР (без исключения), сложно приблизиться. Но и жаловаться на кровавую охоту на память в Армении тоже нет причин. Наоборот, армянское общество по самым разным причинам находится в цепких объятиях прошлого, разжать которые невозможно. События последних лет вновь поставили армян перед насущностью этих вопросов.

Близость прошлого, даже столетней давности, ощущается, как только прилетаешь в главный аэропорт страны. Из иллюминатора заходящего на посадку самолета четко видно заснеженную двоицу горных вершин. Ветхозаветная гора находится на территории Турции, но через несколько минут на паспортном контроле на страницу документа, удостоверяющего личность, поставят штамп — нечеткую и скупую чернильную копию пейзажа, что недавно виднелся в иллюминаторе. Физическая, материальная, тяжелая близость прошлого отчетлива, как никогда не была до этого. Гора — а не все пребывающие в «Звартноц» знают, что она находится на территории другого государства; взрослое поколение осведомлено лучше: махровые советские анекдоты или редкие отпускные вояжи сюда, на юг, в помочь — будучи когда-то на границе большой империи, становится символом травматического рассечения памяти армян.

В последнее время все чаще слышатся разговоры об открытии армяно-турецкой границы — это политическое решение, кажется, не предполагает никаких предварительных условий. Для почти наглухо запертой Армении — дело нужное, может быть, даже экономически выгодное. Но сам формат этого безграничия расставляет множество «но» по всей границе общественной памяти. Вопрос признания геноцида армян не должен стать преградой к открытию коммуникаций. Даже если представить, что экономический или туристический поток между нашими странами откроется, то как читать изображение на штампе паспорта? Или придется учиться читать заново? Если не углубляться в семиотику визуального, достаточно задаться вопросом — какой самый крупный и значимый мемориальный комплекс встречает нас при въезде в Ереван? И тогда по всей открытой без предварительных условий границе возникает множество вопросов как для турецкого, так и для армянского обществ. А для армян (по мысли той же Ассман) история Геноцида — не просто политическая поза государства. Память о Геноциде глубоко коренится в языке, в семейной памяти каждого.
Возвращая паспорт со штампом, пограничник может задать стандартный вопрос о цели приезда. Нужно быть готовым, что вопрос этот могут задать не только армянские погранработники, но и российские. Здесь нужно сделать отступление и повторить хрестоматийную вещь: у Армении нет общих границ с Россией. Случаются курьезы, когда международными рейсами прибывают западные армяне, по-русски знающие только слова «бабушка», «матрешка» и — с недавних пор — фразу о российском военном корабле. Но пограничник настойчиво будет приглашать к беседе на русском, словно перенося репатрианта в фильмы о Советском Союзе, которые тот мог видеть разве что в своем американском или французском детстве. И не дай бог, если вы прилетаете из России и были признаны там иноагентом. В этом случае штамп с Араратом вы получите от наших-ненаших хранителей границ только после достаточно неприятной беседы.

Самолет до Еревана во многом окажется машиной времени, но опыт пространственных искажений тоже совершенно необычайный. Ощущение границы настолько повсеместно, что забыть о ней едва ли получится. Выйдя из здания аэропорта, вы уже не потеряете чувство границы. Наша страна настолько маленькая и так сильно притеснена большими, богатыми и амбициозными государствами, что куда бы вы ни поехали, на горизонте будет граница. Граница, которая почти вся под строгим контролем наших-ненаших охранителей, присутствие которых никак не мешает тому, что она сужается с каждым часом.

Особенно после второй Карабахской войны осенью 2020 года.

Карабахская война была страшнейшей трагедией, которая отбросила нас на тридцать лет назад. Несмотря на то, что бóльшая часть Карабаха отошла под контроль Азербайджана и полностью была зачищена от армянского населения, там еще продолжают жить карабахские армяне, в Степанакерте и поблизости. Недавние телевизионные сводки показывали кадры с многотысячным митингом в центре Степанакерта. Армяне выходили с плакатами о том, что ни при каких условиях не хотят быть в составе Азербайджана. Каждый из аналитиков интерпретировал этот митинг по-своему. Для кого-то это была спровоцированная российскими силами акция против стремления Еревана прийти к мирному соглашению. Для других — естественная реакция на заявления азербайджанских властей о том, что карабахского вопроса больше нет.

Для моего поколения этот многолюдный митинг был еще и своеобразным дежавю. Мое поколение выросло с этими кадрами несогласных армян, защищающих себя и свою память, границы своей идентичности, находящейся под вечной угрозой полного истребления. Люди моего возраста отчетливо помнят, как по всему Еревану вдруг хлынул поток беженцев, изувеченных и видевших самое нечеловеческое. Поток армян после погромов в Сумгаите и в Баку, многолюдные шествия с лозунгом «Миацум». Миацум не случился, никто не внял этим лозунгам, не вчитался в транспарантные призывы людей. Сегодня, спустя тридцать лет, когда я вижу, как вновь несколько тысяч армян стоят на площадях почти с тем же вопрошанием, с тем же криком о помощи — происходящее не кажется ни до конца реальным, ни полностью настоящим; мерцающее вблизи давно прошедшее. Мы это видели, и ничего не изменилось за всю постсоветскую эпоху. Карабахские армяне не хотят жить в составе Азербайджана. К сожалению, мы должны признать, что в том, что ничего не изменилось за столько десятилетий, виноваты все стороны конфликта — не только по обе стороны границы, но и те, с которыми у нас общих границ никогда не было.

Окончание 44-дневной войны осенью 2020-го стало моментом разочарований, моментом полного отката назад в прошлое. Огромные людские потери для маленькой страны — рана, которая еще долго будет напоминать о себе. Почти все мужское поколение, родившееся в 2001–2002 годах, было уничтожено турецкими байрактарами. Внезапное — за одну ночь — окончание войны не только раскрыло тысячные списки убитых, без вести пропавших и попавших в бакинский плен. И стало горьким разочарованием в медийной риторике под хэштегом «победим». 44 дня подряд мы ходили с панихиды на панихиду. Все это время в соцсетях на юзерпиках появлялись эти хэштеги. Юзерпики не помогли.

В 2018 году, во время и после Бархатной революции, казалось, что наконец перед нашим обществом открылся альтернативный путь избавления от прошлого. От советского и от криминально-олигархического 90-х. Это было время мечтаний и время надежд. Я помню, как много мне приходилось работать в первый год после революции. То одна структура, то другая, то я хотел помогать Минкульту, то бегал на очередные обсуждения о необходимости того или иного законодательного изменения. Единственный момент, когда мы всерьез писали о своей стране «молодая демократия» — без всяких сомнений, без ложного, напыщенного популистского пафоса. Но нас, вместе с нашими чаяниями и мечтами, быстро опустили на землю. Теперь наш регион живет в реальности, где слабый лидер молодой демократии проиграл войну нефтяному диктатору. Теперь мы каждый день стоим перед риском еще одного отката назад, в период до 2018-го. И прежние власти Армении с их медиа активно борются за возвращение к власти и за возвращение нас назад.

Война остановилась 9 ноября 2020 года по трехстороннему соглашению между Арменией, Россией и Азербайджаном. Утопая в тотальном горе, армянское общество ожидало хоть какого-либо спасения и не замечало риторических деталей. В. Путин, перед тем как поставить подпись, отказался перечитывать, сказав что-то вроде: «зачем мне перечитывать, я сам писал это». Соглашение называлось трехсторонним, но на онлайн-подписании не было Пашиняна. Это было двустороннее соглашение с текстом одного автора. Но желание любой ценой остановить кровопролитие было сильнее интереса к деталям и тонкостям словесной и законотворческой эквилибристики. Война остановилась. И караван танков российских миротворцев двинулся в Карабах. Стало еще больше российского военного присутствия в регионе. Война остановилась, но она продолжается. Регулярные наступления Азербайджана и уже не только на спорные территории, но на саму Армению продолжаются уже два года. Только в сентябре 2022-го за две ночи обстрела курортного города Джермука армянская сторона объявила о более 200 погибших и без вести пропавших. Нам не дают забыть ни дальнее прошлое, ни близкое.

Ежечасно звучащие заявления Азербайджана и Турции о требовании создать коридор через Армению, не контролируемый Арменией, заявления о том, что Зангезур, то есть почти весь юг страны — историческая территория Азербайджана (да, диктаторские амбиции и колониальная или имперская риторика в нашем регионе заразительны) — все это держит в постоянном страхе армянское общество, в страхе возобновления полномасштабной войны.

Наше общество не успело выйти из этой бесконечной войны, этого ежесекундного процесса сужающихся границ. Началась другая война — российская агрессия против Украины. Масштабы русско-украинской войны и ее близость к Европе буквально загнали нашу травму в тень новостей мировых медиа.

По улицам Еревана теперь ходят сотни тысяч россиян, бежавших от жесткого диктаторского режима. Россияне быстро приноровились к постсоветскому городу, всматриваются в архитектуру советского модернизма, испытывают ностальгию, пытаются передать свои ностальгические чувства нам. Мы вынуждены вспомнить почти забытые правила русской грамматики, чтобы лучше обслуживать прибывших беженцев, закрывающих миллионные счета в винотеках Еревана и окрестностей. Вынуждены уступить съемное жилье и возвращаться в отчий дом, так как наши новые беженцы более платежеспособны и дороги арендодателям. Уже не один блогер писал о том, что Ереван принимает россиян более радушно, чем Тбилиси (как бы нас и с нашими грузинскими соседями не рассорили). Действительно, это так. Я не поленился и посчитал — в недавно прошедшем книжном фестивале из 55 мероприятий 15 прошли на русском языке. Ни местные, ни приехавшие, деколониально и антиимперски настроенные, вполне себе либеральные россияне не задались вопросом о необходимости перевода на местный язык. Все же нас понимают. Здесь, кажется, все помнят лингва франка прошлого. А кто не помнит, может не приходить.

Язык — это зачастую инструмент подавления, подчинения, но и средство мимикрии. Армяне — вынужденно — помнят грамматику русского языка, выученную не только из учебников. Дает о себе знать опыт иностранности, впитавшийся в кожу и в сознание в «темные» 90-е годы, от которых многие из нас бежали в Россию, где старались быть максимально понятными, удобными и незаметными для местного населения и властей. Эта близкая память — отражение сегодняшнего дня, очередного дежавю: вместе с забытыми правилами грамматики и произношения русского нам — вынужденно — приходится вспоминать и правила поведения. И быть гостеприимными, понятными и незаметными.

LATEST