«Как перейти российско-армянскую границу?»

Почти каждый день я прохожу мимо стены возле музея Сарьяна, по одноименной улице, которая уже на моей памяти за последние полтора десятка лет превратилась из тихой жилой улицы с неброскими магазинчиками компьютерных запчастей в главную ереванскую «ярмарку тщеславия» — красивую и модную вереницу питейных заведений․ Здесь проводили время ереванский «средний класс», диаспоральные армяне на каникулах, туристы из России и других стран.

Сегодня эта стена сплошь заклеена афишами клубных концертов, лекций, дискуссий, непонятными куаркодами со ссылками на Инстаграм и телеграмм-каналы, анонсами политических и театральных мероприятий и тому подобное. С весны изучение этой стены стало моей личной традицией: я смотрю, сколько из афиш в центре столицы написаны на армянском — единственном государственном языке Республики Армении. Сегодня такая афиша — анонс фортепианного концерта — одна: она напечатана на армянском и на русском. Все остальные без исключения — на русском с вкраплением латиницы.

С начала войны в Украине Армения вдруг стала желанным местом для бегущих россиян: для некоторых — перевалочным пунктом, для иных — страной, где можно переждать, «пока это не закончится». По разным оценкам, в Армении осело от 40 до 80 тысяч россиян.

Российская эмиграция спровоцировала в принимающих странах волну дискуссий, справедливых и несправедливых обвинений в притязаниях на роль беженцев (на фоне беженцев из объятой войной Украины) и имперских замашках, а также разнообразной критики, как со стороны оставшихся оппозиционеров в России, так и пропутинского большинства. Однако именно прием российских граждан в Армении имеет свою специфику.

Во-первых, люди, бегущие от факта войны, но не от военных действий, оказываются в стране, где идет (тлеет, назревает, не прекращается) война вполне реальная и близкая.

Во-вторых, люди бегут от путинского режима в страну, где этот режим некоторой частью общества все еще воспринимается если не положительно, то как наименьшее из зол.

В-третьих, люди оказываются в малознакомой им стране, но фактически не сталкиваются с агрессией и языковым барьером.

В-четвертых, люди оказываются в стране, из которой много лет бежало в обратную сторону — в Россию — коренное население.

И в-пятых, люди оказываются в стране, суверенность которой (в том числе по вышеуказанным причинам) часто кажется им относительной.

При этом россияне оказываются в стране в целом демократической, где почти все запрещенное на родине — по крайней мере, в области свободы слова — разрешено и уж точно не наказывается клеймом иноагента, реальными сроками и пытками.

В отличие от России, где формула «я вне политики» на протяжении двух десятилетий подавления любых ростков гражданской активности считалась чуть ли ни добродетелью, в Армении быть вне политики не принято. Так, за пару дней можно встретить таксиста, ностальгирующего по советской власти, таксиста-путиниста, таксиста-армянского националиста, таксиста-демократа и либерала, таксиста, считающего, что Армения спасется только с Европой или Америкой. Однако с вероятностью, превышающей 90%, независимо от точки вашего собеседника на политическом спектре, отношение к «русскому» будет доброжелательным. Тут сказывается сразу несколько историко-гео-политических факторов, но, говоря кратко, из-за тесных семейных и культурных связей с Россией, русского образования у старшего поколения, войны с Азербайджаном и закрытой границы с Турцией Армения много лет находится в огромной экономической и политической зависимости от России. Учитывая, что именно представляет собой политика в России сегодня, можно смело называть эту зависимость заложничеством.

Кроме того, именно в России самая большая в мире армянская диаспора, и армяне совершенно не привыкли к потоку миграции в другую сторону. Приезд сюда вполне благополучных людей из России воспринимался поначалу как абсурд и породил немало шуток в духе «Ереван не резиновый» и «сдам квартиру только лицам кавказской национальности». При том, какое количество армян вполне всерьез проходило эти известные расистские аттракционы в России, остается только удивляться тому, что эти шутки были незлобивые и не воплощались в реальность.

В первые месяцы растущие как на дрожжах чаты типа «Русские в Степанаване» или «Русскоязычный Раздан» казались анекдотом. Столкнувшись с новой реальностью, местные жители в основном решили воспринимать этих людей привычным способом: как гостей, то есть туристов из России, со всеми плюсами и минусами подобного отношения.

Находясь в положении наблюдателя одновременно из двух точек: будучи сама, в общем, «понаехавшей» — хотя и до войны — но одновременно будучи человеком, много лет с неизбывным неофитским энтузиазмом интересующимся армянской жизнью, я, быть может, воспринимаю ситуацию чуть более объемно. С одной стороны, я хорошо понимаю мотивы эмигрантов из России и сочувствую им. С другой — зачастую ощущаю высокомерие и пренебрежение к Армении острее, чем некоторые мои армянские друзья. То и дело приходится сверять часы: а справедливо ли мое недовольство и не пытаюсь ли я быть «святее папы римского»?

В качестве положительных сторон эмиграции армяне отмечают появившиеся «разнообразие» (Армения самая моноэтническая республика региона и на 98% состоит из армян), экономические бонусы, появление каких-то новых культурных начинаний, повышение видимости Армении в регионе. Также многие с симпатией отзываются о тех, кто взялся за изучение языка, включился в местные проблемы — экологическое движение, благотворительность, донорство крови и т.п.

Чтобы избежать необходимости делать оговорки и книксены на протяжении всего текста, подчеркну: люди, приехавшие из России в Армению, — разные. Преимущественно молодые и средних лет. Большинство приехали из больших городов, с преобладанием Москвы и Питера. Преимущественно образованные (хотя сентябрьская волна принесла многих, не успевших получить образование). Их объединяет в целом неприятие путинского режима и конкретно войны в Украине, но сила этого неприятия колеблется от не слишком высокого и до политактивизма. В первую волну, когда среди эмигрантов было немало «релокантов» из IT сектора, доля людей с неплохими доходами была явно выше среднего. Во вторую, постмобилизационную, волну молодых людей, ищущих буквально любую работу, стало заметно больше. При этом большинство, справившись с первым этапом адаптации, начинает интересоваться окружающими реалиями и осознавать себя в них. Речь пойдет не о них.

Не претендуя на анализ или статистику, я хочу сосредоточиться именно на проблемных чертах, попытаться обозначить тревожные тенденции, которые вольно или невольно могут повлиять на жизнь Армении.

Трудно не заметить повышенный интерес российских и западных журналистов и социологов к «русским релокантам» при почти полном отсутствии интереса к принимающему их армянскому обществу.

Не буду подробно писать о небезосновательном страхе: «Уж не захочет ли Россия, по доброй традиции, прийти и сюда позащищать соотечественников?», или, напротив, страхе, что российская оппозиция в Армении навлечет гнев «старшего брата».

Также не затрагиваю и самую громкую тему: невероятное повышение цен на недвижимость, ударившее и по местным жителям и арцахским беженцам (об этом читайте в статье Самсона Мартиросяна).

Менее уловимые, но более фундаментальные «претензии» к приехавшим россиянам (чаще всего не высказываемые вслух) можно свести к двум пунктам:

1. Снобизм (высокомерие, «имперскость», спесь, чувство превосходства, «они нас просто не видят»).

2. Агрессия (в основном речевая, раздражительность, нетерпеливость, публичная обсценная лексика, грубость в отношении собственных детей, бестактность, злоупотребление алкоголем).

Отдельно, хотя, по сути, он относится к первому пункту, стоит вопрос языка как наиболее болезненный и важный.

С февраля телеграмм-каналы наводнили вполне естественные для новоприехавших вопросы, но нередко отсутствие какой-либо рефлексии о стране, куда вопрошающий, собственно, попал, делало сами формулировки сомнительными и малоприятными.

Среди многих слов, которые выбирают приезжие из России, я выделяю слово «нормальный».

«Ребят — а тут вообще есть НОРМАЛЬНАЯ шаурма?», «А где тут есть НОРМАЛЬНЫЕ магазины техники?», «Девочки, а посоветуйте НОРМАЛЬНЫЙ детский сад!», «А что, тут нет НОРМАЛЬНЫХ врачей?» и любимое: «А тут вообще бывает НОРМАЛЬНОЕ отопление»?

Слово «норма» становится фактически синонимом Москвы или Питера.

Разумеется, желание создать на новом месте какие-то привычные и опорные точки бытового уюта совершенно естественно, но все-таки очевидное нежелание поинтересоваться, почему НОРМАЛЬНОГО отопления нет в Армении (впрочем его нет почти нигде, кроме РФ) удручает: в ответ пережившие блокаду 90-х (т.н. «темные годы») в Армении невольно поеживаются, вспоминая холод и веерные отключения электричества.

«НОРМАЛЬНОГО кофе» в Армении — стране, где кофе возведен в культ, тоже, как нетрудно выяснить, нет, как и выбора «НОРМАЛЬНЫХ суши в Гюмри» — городе, где часть людей так и не обрела полноценного дома после землетрясения 1988 года (это, разумеется, не вина приехавших, но повод заглянуть за пределы собственного опыта).

За эти месяцы россияне открыли несколько «нормальных» баров и кофеен. В одном из них мой друг-ереванец не смог заказать кофе на армянском языке.

Если злополучная и невинная история с «тыквенным латте» так всколыхнула независимый от России Израиль, то что говорить о подобных «латте» в экономически менее благополучной и более зависимой Армении?

Снобизм заключается не в самой тоске по привычной норме, а в форме ее высказывания, нередко демонстрирующей нетерпеливое раздражение. Действительно ли это пресловутый колониализм или же простая невоспитанность? Это сложные нюансы — и потому мягкие попытки объяснить, а что же тут не так, чаще всего ведут к закономерному удивлению: «А что, разве критиковать запрещено? Но ведь сервис и правда же безобразный!»

Сделать Ереван удобным и «нормальным», перекроить под себя, и причем немедленно, без попытки понимания среды — одна из самых характерных черт первой весенней волны.

Армения, Ереван внезапно отчетливо проявился на культурной карте россиян: прежде его, можно сказать, не существовало (в отличие, например, от Риги или Тбилиси). Признаться, наблюдать за этим порою забавно: русские интеллектуальные дебаты вокруг национализма Гарегина Нжде, свежеприехавшие искусствоведы, предлагающие экскурсии по «неизвестному Еревану», — по сути, ничего плохого, но стремительная экспертность слегка пугает.

Ереван в культурном смысле стал для многих именно «площадкой» — удобным и нейтральным местом для «релокации» разного рода мероприятий: сюда перенесли фестивали, выставки, клубы и ярмарки. Глупо было бы утверждать, что все эти начинания совсем не радуют местных, это не так. Однако многие мероприятия просто проходят в параллельной реальности. Причина и в завышенных ценах на билеты, и в языке, и особенно в способе распространения информации в интернете — почти сплошь через русские каналы. Как результат — казусы, когда при полном зале выступающий гастролер выражает публично солидарность с армянами в связи с агрессией Азербайджана, да только вот во всем зале местных армян можно пересчитать буквально по пальцам одной руки.

«Я вообще не понимаю, чем армяне-то недовольны — мы же им ВВП подняли!» — слышала я не раз и не два. Как остроумно заметила одна знакомая, «Русские уже у себя так одного ВВП подняли, что, может быть, у нас не стоит?»

Проблема, разумеется, не в утверждении, которое можно подтвердить или опровергнуть, а в нерефлексируемой самонадеянности, которую не поколебал даже 2022 год. Зачастую она основана на привычке все объяснять исключительно рынком и его законами: «Что значит “страна нас приютила?!” — я плачу тут такие деньги за жилье, что это мне спасибо должны сказать!»

Экономическая полублокада Армении и то, что России принадлежит огромная часть довольно скромных ресурсов Армении, мало кого волнует. Конечно, трудно ожидать знания тонкостей армянской жизни от тех, кто весной интересовался в чате «нормальными прямыми рейсами из Баку в Ереван» или тем, как лучше проходить российско-армянскую наземную границу, или удивлялся отсутствию железнодорожного сообщения между Армении с Россией: «Из-за ковида закрыли, что ли?» (эти вопросы — как особенно нежно мной любимый вопрос к представителям народа, гордящимся, что он первый в мире принял христианство: «Как, а разве вы тут не мусульмане?!», — стали своего рода мемами), но хочется все же ожидать некоторого интереса спустя полгода нахождения в стране.

Важно отметить, что это нечувствие и нежелание вникать — не особенность лишь экономических эмигрантов, они свойственны и некоторым политическим борцам «за правое дело», уверенным, что протест можно «релоцировать» в другую страну столь же безболезненно, как IT-компанию, почти не учитывая местных реалий: митинги с призывами освободить Яшина или свергнуть Путина абсурдно смотрятся на ереванской оперной площади и непонятно к кому обращены. Протест используется как повод научить уму-разуму «недостаточно антироссийских армян».

Впрочем, брезгливое отношение к Армении как к чрезмерно пророссийской было столь свойственно многим либеральным российским медиа в последние годы — в то время как в государственных российских медиа, напротив, Армению порицали за недостаточную лояльность и грозили пальчиком — что удивляться не приходится.

Что же касается агрессии, пускай и подспудной, она пронизывает российскую повседневность и на новой почве сразу становится заметной. Здесь, в Армении, в принципе все мягче: на паспортном контроле, в магазине, в паспортном столе или в нотариальной конторе. Прямое хамство — редкость. Неэффективность или неторопливость пресловутого «сервиса», как правило, смягчается доброжелательным отношением. Поначалу мне самой труднее всего давались очереди: никаких там «Девушка! неужели нельзя открыть вторую кассу?!» Однако, озираясь в томительном ожидании по сторонам в поисках «сообщников», с которыми можно было бы, закатив глаза, разделить солидарное раздражение, я просто таковых тут не находила — ни через 15 минут в кассе магазина, ни после мучительного часа в банке. Разница не столько в сервисе, сколько в огромном пороге на пути к бытовому раздражению в Армении, в то время как в России часто «достаточно бросить спичку — и огня будет уже не унять».

Многие тут отмечают агрессию россиян по отношению к «персоналу», например, к официантам, базирующуюся на уверенности: раз я плачу, то могу требовать. Здесь же базовая настройка звучит иначе: раз я плачу, то могу просить. Плата не отменяет, например, необходимости здороваться («функция», которая у приехавших не всегда включена).

Недавно я посетила одну встречу — доброжелательный разговор об искусстве. Трудно было не заметить, что сам тон и напор, как и формулировки говорящих россиян (и российских армян) были на несколько градусов выше, чем у принимающей стороны. Повторю: то были не дебаты на горячие темы. Уверена, что такого тонкого уровня агрессии я бы раньше вовсе не считала именно потому, что наверняка и сама говорила (говорю?) так же. Своим наблюдением я поделилась с ереванской приятельницей, глубоко укорененной как в армянской, так и в русской культуре, — она удивилась лишь тому, как я могла не замечать этого раньше. «Я всегда, приезжая в Москву, чувствовала, что мне надо за что-то оправдываться, когда со мной просто разговаривали вот этим вот тоном. Кстати, этим летом в Ереване я практически почувствовала себя, как некогда в Москве: шла обычным шагом по узкой улице и сзади услышала нетерпеливое на русском: «“Девушка, ну вы уж как-нибудь определитесь: вы направо или налево, а то пройти невозможно!”»

Сюда же можно отнести и проблему мата: второй после цен на жилье негативный фактор, который отмечают в Армении. Повсеместно нормализованный в публичном пространстве российский мат здесь не воспринимается как норма. По матерному выражению в повседневной речи довольно легко отличить местного армянина от того, кто долго жил или работал в России. Россиянам, увы, просто не приходит в голову, что при столь свободном русскоязычном общении без мата можно обойтись, а армяне, в свою очередь, не делают замечания «гостям», кроме как в крайнем случае, хотя этот крайний случай уже чреват не замечанием, а серьезным конфликтом.

И, наконец, возвращаясь к вопросу языка как такового.

После тридцати лет независимости и суверенитета, которые многими в свете войны 2020 года и последних событий ощущаются как череда трагических ошибок, разочарований и поражений, закрепление армянского языка воспринимается как безусловное достижение.

Статус русских школ и русского образования в советское время был столь высок, что в большой степени заменял армянский для значительной части интеллигенции. Армянский же сохранялся преимущественно как язык бытового общения, но престиж его был ниже. Этот факт — наряду с тесными армяно-российскими связями разных уровней, русскоязычными СМИ, а позже и интернет-контентом (элементарная проблема с армянскими шрифтами на раннем этапе развития армнета) — поддерживал высокий уровень знания русского в республике. Тем не менее основным языком общения и образования армянский безусловно стал, а уровень владения им за эти десятилетия в целом соответствует его государственному статусу.

Закон гласит, что единственный государственный язык на территории Республики Армения — армянский. Закон о рекламе предписывает, что любая реклама должна быть напечатана на армянском (а если требуется перевод, то буквы иностранного языка должны быть меньше по размеру, а информация на армянском языке не должна уступать по объему информации на иностранном).

Но это лишь закон. Буквоедов здесь мало. Никто, разумеется, и не ожидает от иностранца стремительного овладения армянским языком.

Люди, внезапно сорвавшиеся с мест, оставившие свой дом и налаживающие новый быт в чужой стране, не всегда имеют силы и возможность быстро выучить сложный (свидетельствую!) иностранный язык. Тем более что в столичном магазине или парикмахерской русского (с английским) может и правда быть достаточно.

В повседневности вопрос языка в Армении — это в меньшей степени проблема языкового барьера. Проблема в восприятии россиянами русского языка как «языка по умолчанию»: с нами говорят на русском потому, что это естественно и НОРМАЛЬНО, а не потому, что это акт доброй воли говорящего.

Обсуждение этого вопроса иногда вызывает реакцию: «Зачем же гнобить нас, как приезжих в собянинской Москве: “Мол, говорите на русском, а не на вашем тарабарском языке”». Однако такое сравнение в корне некорректно и из-за совершенно иного статуса русского по отношению к армянскому, и еще потому, что «гнобить» кого-то по этому поводу тут почти никому не приходит в голову.

Опять же, решение этой проблемы вовсе не в совершенном владении армянским, а в простых и доступных всем усилиях, почти символических знаках внимания. Выучить несколько базовых фраз вроде «спасибо-пожалуйста-добрый день», поинтересоваться, знает ли собеседник русский — даже этой малости достаточно, чтобы произвести впечатление человека, который приехал именно в Армению, а не в «хаб», «локацию» или куда-то там на окраину.

Что же касается обустраивающихся здесь более основательно, проводящих мероприятия или открывающих свой бизнес — им в принципе достаточно просто соблюдать закон о языке. Это, кстати, относится и к некоторым местным армянским бизнесам, которые, идя навстречу пожеланию трудящихся, а точнее, новой российской клиентуре стали игнорировать армянский, а то и увольнять, например, армянских сотрудников, не владеющих русским в достаточной мере.

Даже не «идя на принцип», все-таки кажется естественным, что человек в своем городе может заказать кофе на родном языке (для этого надо лишь, чтобы в кафе работал хотя бы один человек, армянским владеющий).

То же касается и русских публичных мероприятий. Не всем организаторам доступен переводчик-синхронист, но спросить перед началом выступления, есть ли в зале кто-то, кому нужен перевод, и посадить рядом с ним переводчика — не такая уж неподъемная практика.

Естественно, огромен среди приезжающих с детьми спрос на русскоязычные частные школы. Чуть менее естественно звучат жалобы в чатах на то, что в детских садах воспитательница армяноязычная, армянские дети не говорят на русском, да и «мероприятий для русских детей слишком мало». В целом желания отдать ребенка, даже маленького и быстро адаптирующегося, в армяноязычную школу я, за единичными исключениями, не встречала даже у тех семей, которые поняли, что приехали сюда надолго, а не пересидеть несколько месяцев. И это тоже воспринимается нормой по умолчанию.

Итак, несмотря на снижение уровня бытовых условий и рост цен — ситуацию, в которой оказались несогласные с войной россияне, Армения, по-видимому, оказалась для них максимально «комфортной» как морально, так и юридически. Но этот относительный психологический комфорт, как и доброжелательность местных жителей, должна не убаюкивать, а, напротив, стать поводом к самоанализу. Переезд в другую страну не может быть только физическим перемещением в пространстве. В конечном итоге, большого количества проблем можно и правда избежать привычкой задумываться: а где именно я оказался и по какой причине? Тут трудно избежать несколько набивших оскомину слов о «смене оптики». Но я вижу и по себе, и по другим, что многие проходят эту процедуру вполне успешно.

И тогда вместо ожиданий «нормального» и привычного, или наряду с ними, появляется желание разобраться, а почему здесь все именно так, а не иначе (подсказка: часто вовсе не потому, что до приезда россиян в Армении жили дикари), потребность предложить и создать нечто с учетом этого нового знания, а не поверх него. И тогда дизайнер или менеджер из столицы бывшей империи (не успевший вполне осознать ее бывшесть) несколько раз задумается перед тем, как спустя несколько недель после приезда говорить про Ереван в интервью что-то вроде «Город совковый, но россияне уже открыли какие-то новые бары, и мы ожидаем, что сюда релоцируется Вася Пупкин из Питера со своим уникальным бутиком, и, возможно, тут скоро станет интересно».

«Надеемся, — почти кричит приехавший из России, не из Украины, человек, заканчивая гневный пост про жадных армян и цены на квартиры, — вы не будете в такой ситуации войны, потому что это ад».

Два года назад здесь на войне погибло около пяти тысяч солдат. Но этот ад был мало кому интересен.

Но недавно совсем молодой и незнакомый человек из Питера сказал мне: «Я тут только две недели, но до слез обидно осознавать, в каком же снобском пузыре мы всю жизнь жили и как никого, кроме себя, не замечали».

Этот опыт переосмысления, скромности и благодарности мы здесь, в Армении, имеем уникальную возможность обрести не под суровые окрики «русские, заткнитесь» (на которые, безусловно, имеют полное право украинцы), а самостоятельно, в самой мягкой и щадящей форме из возможных, но для этого надо хотеть хотя бы слышать и видеть другого.