Безымянное пространство

1. Смена перспективы

Нападение России на Украину меняет Европу. Украина сегодня пишет не только историю будущего Европы, но и меняет отношение к ее прошлому. Сместились политические ориентиры, казавшиеся незыблемыми, начало меняться отношение западных европейцев к странам бывшего СССР и к Восточной Европе целом.

Восточная политика Германии буквально несколько недель назад отказалась от привилегированной ориентации на Россию и начала проявлять бóльший интерес к другим странам бывшего СССР. «Постсоветское» пространство перестало восприниматься как исключительно периферийное, пограничное пространство между ЕС и Россией, о котором еще вчера можно было договариваться, не спрашивая мнения самих этих стран. Во многом благодаря борьбе и жертвам украинцев, страны бывшего СССР обрели видимость, которой они раньше были лишены.

Сдвинулось сразу несколько исторических пластов. Заканчивается процесс распада Советского Союза, растянувшийся на тридцать с лишним лет. В то же время это и процесс эмансипации стран, народов, культур бывшей Российской империи. Завершаются процессы, начавшиеся в XVII–XVIII веках, когда оформлялся европейский и мировой порядок, диктуемый европейскими сверхдержавами, а малые и средние страны, как например Грузия и Польша, исчезали с политических карт. Сегодня открывается окно возможностей для новой, равноправной, демократической Европы без разделения на сверхдержавы и страны-сателлиты.

Осмысление этого процесса невозможно с одной точки зрения. Оно требует знакомства с различными перспективами, особенно с перспективами бывших республик Советского Союза.

В Западной Европе и во всем остальном мире очень мало знают об этих странах, их историях и культурах. Их считают странами, образовавшимися после распада СССР, как бы перечеркивая или игнорируя их досоветскую историю и культуру. Годами СССР ассоциировался с Россией, жители Советского Союза считались русскими. Мне до сих пор приходится отвечать на вопрос, есть ли в Грузии свой язык, похож ли он на русский и пишут ли по-грузински кириллицей. То, что у Грузии, Армении, Украины, Беларуси, Молдовы есть свои языки, (и у некоторых из них — и письменности) история, литература, культура, есть собственные политические интересы и преференции, многие узнали лишь недавно.

Не многим больше знают об этих странах — особенно в России, бывшей имперской и советской метрополии, где знание зачастую имело политическую цель подчинения. Печальнее всего, что из-за предпочтения вертикальных связей с всесоюзным центром за счет горизонтальных связей между союзными республиками сами страны бывшего СССР знали друг о друге не очень много, и по крайней мере до сегодняшнего дня больше интересовались имперскими или европейскими политическими и культурными центрами, чем друг другом.

В европейских странах почти не было научных центров, занимающихся странами бывшего СССР. Литература, наука и публицистика этих стран мало или совсем не переводилась на европейские языки. Знание о постсоветских странах строилось из чужих слов и перспектив — зачастую из недружественных политических центров — утверждая их политическую и культурную периферийность. Не зная национальных языков и даже не считая нужным их знать, считалось, что информация, полученная на другом языке достаточна для того, чтобы узнать все о таких разных странах как Таджикистан и Молдова. Не стоит надеяться, что на фоне сокращения иностранных корреспондентов европейских СМИ появятся корреспонденты, владеющие армянским или грузинским. Но проекты, подобные нашему, хотя бы отчасти способны восполнить огромный пробел в информации из первых рук.

Одним из самых ярких выражений проблемности знания о «постсоветском пространстве» является спорность и неоднозначность его истории и географии. Если до сих пор рамки описания предлагали имперские центры, сегодня пришло время сменить перспективу и предложить рамки описания с точки зрения стран бывшего СССР.

2. История

Российскую агрессию в Украине часто называют империалистической войной, а политику Путина на постсоветском пространстве и за его пределами — неоимпериализмом. Обозначение политики Путина как империализма, хотя и является риторически оправданным, больше затемняет дело, нежели проясняет. Нарратив, лежащий в основе этой риторики, заключается в том, что Россия стремится захватить территории, которые она потеряла после распада Советского Союза. Этот нарратив укрепляет отождествление Советского Союза с Россией. Насколько проблематично такое восприятие, видно, в частности, из того, что немецкая внешняя политика в течение многих лет говорила об особой исторической ответственности перед Россией, вытекающей из второй мировой войны, но совершенно не осознавала особой ответственности перед республиками, входившими в состав Советского Союза, особенно перед Украиной.

Описание сегодняшней России как империи заостряет внимание на внешней силовой политике, не принимая во внимание радикальные разрывы в политике внутренней. С моей точки зрения, российская война в Украине является продолжением целой серии войн не прекращавшихся с конца 1980-х годов, которые не рассматривались, не воспринимались или просто были забыты в Западной Европе. Среди них Нагорно-Карабахский конфликт (Армения — Азербайджан), конфликты в Абхазии и Южной Осетии (Грузия), Приднестровье (Молдова), первая и вторая чеченские войны (РФ), цветные революции в различных постсоветских странах (Грузия, Украина, Киргизия), российско-грузинская война, аннексия Россией Крыма, война в Донбассе и вторжение России в Украину 24 февраля 2022 года.

Все эти события, которые политологи описывают по-разному, — от этнических конфликтов до революций — являются, на мой взгляд, общим непрерывным процессом распада Советского Союза. Этот процесс не был мирным, как было принято считать ранее, и он до сих пор не завершен. Со своей стороны, распад Советского Союза имеет два аспекта, внутренний и внешний, которые, однако, неразрывно связаны, так как внешняя политика является выражением внутренней политики.

Во внешней политике, если за 30 лет после развала Восточного блока государства бывшего Варшавского договора вместе со странами Балтии стали частью нового порядка ЕС, то остальные республики бывшего Советского Союза остались в подвешенном состоянии: для стран Восточного партнерства с середины 2000-х годов наметился режим вечного ожидания: двери в НАТО и ЕС были вроде бы постоянно открыты, но войти в них оказалось невозможным. С другой стороны, Россия, не нашедшая себе места в новом мировом порядке после распада СССР, встала на путь реваншизма, создавая угрозу бывшим «братским» республикам, а с 2008 года стала решать с ними отношения путем войны, агрессии и террора.

Во внутренней политике же речь идет о процессе трансформации постсоветских государств из посттоталитарных фасадных демократий в правовые демократические государства, который нигде, за исключением стран Балтии, до сих пор не увенчался успехом. Эти государства унаследовали от Советского Союза структуру власти. Упрощенно ее можно описать как захват государства (исполнительной, законодательной, судебной власти, а также СМИ и экономики) однопартийной автократией, которая опирается на государственный аппарат насилия и может использовать любую идеологию для легитимации узурпированной власти.

Для Украины, Молдовы и Грузии успешное завершение процесса строительства правового, демократического государства ассоциируется с интеграцией в ЕС (и НАТО). Ту же цель преследуют гражданские общества в Беларуси и Армении, в то время как правительства ориентируются на Россию (Беларусь) или следуют многовекторной внешней политике (Армения), в то время как Азербайджан ориентируется на Турцию.

То, что грузинское правительство после российской агрессии в Украине во внешней политике пытается усидеть на двух стульях, улучшая отношения с Москвой за счет ухудшения отношений с Киевом, является прямым отголоском целенаправленной эрозии демократии в самой Грузии за время неформального правления олигарха Иванишвили. Для России любая интеграция в существующий миропорядок ассоциируется с утратой «суверенной демократии», которая, как и идея «русского мира», является идеологической маскировкой для посттоталитарной клептократии, захватившей государство.

Российская агрессия в Украине может быть интерпретирована как война за отмену результатов «величайшей геополитической катастрофы XX века», по выражению Путина. Однако между Советским Союзом и путинской Россией есть важные различия. Путин не заинтересован в восстановлении Советского Союза, по крайней мере не в его прогрессистских и гуманистических притязаниях, а только в сохранении советской структуры власти. Также отсутствует преемственность с Российской империей, поскольку имперский проект Петра I был нацелен на интеграцию России в мир, в то время как путинская Россия нацелена на политический, экономический и культурный суверенитет и автаркию России.

Поэтому для Украины, Молдовы и Грузии принципиальная возможность демократического, правового государства прочно связана с эмансипацией от России и интеграцией в ЕС и НАТО.

3. География

Говоря об Армении, Азербайджане, Беларуси, Грузии, Молдове и Украине нельзя не затронуть проблему пространства. Со времен Фернана Броделя пространство считается центральной категорией исторических или даже культурно-исторических исследований. Интерпретация пространства — это один из культурных механизмов, который меняется медленнее всего. В этом отношении, если мы воспринимаем культуру как многослойную, различные слои которой меняются с разной скоростью, то восприятие пространства окажется в числе механизмов, наиболее устойчивых к изменениям. Восприятие «постсоветского» пространства долгое время оставалось имперским, начавшим формироваться в XVII веке и до сих пор практически не подвергавшимся сомнению ни в России, ни в Европе.

Геополитическое превращение России в империю по европейскому образцу (1721) требовало, помимо прочего, его географического обоснования с разделением России на европейскую метрополию и неевропейскую колониальную периферию. В отличие от великих европейских держав, Россия не была отделена от своих колоний четко обозначенной границей. В ответ на этот вызов были заказаны географические исследования для научного определения границы между Европой и Азией на территории России. Василий Татищев (1686–1750) и Филипп-Иоганн фон Штраленберг (1676–1747) установили Уральские горы в качестве восточной границы Европы, которая позже была проведена от южного Урала через Кавказ до Азовского и Черного морей. Основная географическая гипотеза о том, что Россия может быть четко и естественно разделена на европейскую и азиатскую части, стала, по мнению географа Марка Бассина, основой имперской идеологии.

Восприятие Кавказа как «азиатской» периферии России оказалось настолько прочным, что в Германии по сей день выходят книги, статьи и передачи, посвященные Грузии как стране «дикого Кавказа». Однако в последнее время Грузия наряду с кавказским географическим индексом получила и черноморский или восточноевропейский: наряду с Украиной и Молдовой она рассматривается как возможный кандидат в ЕС. Это показывает, что политическое и культурно-географическое восприятие начинает медленно, но верно меняться.

Однако и понятие «Восточной Европы» не лишено проблематичности: с одной стороны, оно подразумевает страны бывшего Восточного блока, с другой стороны, продолжает разделение Европы на две неравные части. Российская агрессия, ужасной и дорогой ценой, показала, что не только политическое, но и ментально-географическое, культурное разделение между Западной и Восточной Европой — пережиток имперского мышления XVIII–XIX веков.

Американский историк Лари Вольф в своей книге «Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи просвещения» показал работу механизма западноевропейского культурного империализма, позволявшего вообразить Восточную Европу отсталой и нецивилизованной. Многое из культурных механизмов, стереотипов и предубеждений, описанных Вольфом, действуют до сих пор даже по отношению к более успешным восточноевропейским странам, ставшим членами ЕС и НАТО, не говоря о странах бывшего СССР.

Эти предубеждения не только отражали, но и укрепляли ментальную географию неравноправия: страны «между» ЕС и Россией на политическом языке назывались «санитарным кордоном», они были ничейной землей, территорией, отвалившейся от СССР, но не ставшей «европейской», тогда еще без перспектив стать частью ЕС. И хотя политически их признавали независимыми странами, в культурном смысле их все же считали частью России.

Само понятие «постсоветского пространства» овеществляет его, описывает его пассивным, лишенным силы самостоятельного действия. Будущее этого «пространства» зависит не только от политического развития бывших постсоветских стран, но и от изменения культурного отношения к ним. Эти изменения, со своей стороны, требуют ломки культурных механизмов, успешно действующих уже несколько сот лет.

Белое пятно на карте Европы начало постепенно заполнятся. Появились переводы с украинского, грузинского и беларуского. Жители западной Европы начали узнавать, что страны «между» — не просто очаги постоянной напряженности и производители революций и конфликтов, что это не только страны, которые нужно взять за руку и обучить их демократии, правам человека, рыночной экономике, но страны с живой современной культурой, способные внести свою лепту в политику, науку, оборону и культуру, в том числе и демократическую культуру Европы.

4. Будущее безымянного пространства

Страны бывшего СССР сильно отличаются друг от друга. Называя объединяющее их пространство «постсоветским», мы определяем его через прошлое. С точки зрения такого понимания постсоветской истории, постсоветское пространство — это временное пространство, которое перестанет быть постсоветским, как только закончатся процессы, связывающие его с Советским Союзом. Для будущего это «пространство» до сих пор остается пространством без имени. Что же объединяет это пространство, кроме общей истории?

Сегодня еще невозможно сказать, каким будет будущее стран бывшего СССР, однако можно наметить контуры возможного развития.

Конечно, у каждой из постсоветских стран есть свои центры притяжения: ЕС, Турция, Китай или Россия. Каждая из них будет строить отношения с региональными или мировыми державами, однако у них остается возможность создать собственную межгосударственную сеть.

Несмотря на то, что на «постсоветском» пространстве остаются нерешенные конфликты, возникают новые возможности для сотрудничества и поисков новой общности. Оказалось, что у стран бывшего СССР есть не только общее прошлое, но и общее настоящее и может быть общее будущее. Одним из ориентиров этого будущего могут стать общие усилия освобождения от имперского наследия и от оставленной Советским Союзом основанной на насилии модели политической власти.

Украинцы, грузины, молдаване, армяне, беларусы доказали, что стремление к свободе и демократии, желание людей вернуть себе власть, которую у них хотели отобрать постсоветские клептократические элиты, было не выученным на европейские и американские гранты уроком, не простым желанием стать частью экономически процветающего европейского пространства, а осознанным выбором, за который они были готовы идти на огромные жертвы.

У стран бывшего СССР, по крайней мере у некоторых из них, появились общие политические цели. После российской агрессии в Украине перспективы возможного сотрудничества ЕС с Россией в будущем остаются в лучшем случае туманными. На этом фоне возрастает роль стран бывшего СССР. Если в отдельности ни одна из постсоветских стран не способна заменить Россию, то совместно эти страны способны играть более важную роль в политике, экономике, безопасности и культуре. Для этого они должны искать новые пути к сотрудничеству, не через бывшие имперские и советские центры, а напрямую друг с другом.

Налаживание новых связей, особенно среди конфликтующих стран, происходит не только на государственном уровне и в политической сфере, но и в сфере культуры. Страны бывшего СССР начали заново открывать друг друга. Проходят фестивали литературы, кино, современного искусства, интерес друг к другу искренен в отличие от советской официальной доктрины «дружбы народов».

Пока все эти страны общаются между собой на третьем языке, всё чаще на английском и всё реже на русском. Но всё больше слышится многоголосие, возрастает значение других языков.

Горизонтальные отношения, несмотря на разницу в территории, населении, экономических и культурных возможностях, отсутствие доминирующего языка и имперской памяти могут стать новым характеризующим признаком преображенного постсоветского пространства.

Открывается новое окно возможностей. Сотрудничество между странами бывшего СССР делает их прочнее не только перед лицом российской агрессии, но и перед лицом более крупных региональных государств и объединений.

Нащупывание этих связей и общностей и будет второй важной задачей нашего проекта.