Летопись именных лет

Кишинев — город на стыке миров: румынского и русского. За двести лет нынешняя столица Молдовы восемь раз переходила из рук в руки. До 1812-го это было Молдавское княжество, с 1812-го по 1917-й — Российская империя. Недолгий период — с 1917-го по 1918-й — здесь была Молдавская демократическая республика, потом — с 1918-го по 1940-й — Королевство Румыния, с 1940-го по 1941 год — СССР и снова Королевство Румыния (в 1941–1944 годах). Затем с 1944-го по 1991-й — опять СССР и, наконец, с 1991 года по сегодняшний день — независимая Республика Молдова. Почти каждый описанный период был отмечен переименованием улиц города.

В 2022 году румынские социологи Михай Русу и Алина Кроитору издали книгу «Политика памяти в постсоциалистической Румынии. Отношение общества к переименованию улиц и демонтажу памятников». Меня в ней поразило, что в посткоммунистический период в румынских городах было переименовано всего лишь 12% улиц. По моим ощущениям в моем родном городе — Кишиневе — доля улиц, переименованных после 1989 года, была куда большей. Я увлекся этой темой и могу сказать, что в молдавской столице переименовали 77% улиц.

На своем опыте знаю, что это была реальная катастрофа, создавшая серьезные проблемы для повседневной навигации горожан. В «лихие девяностые» и в «тучные нулевые», когда GPS еще не вошел в нашу жизнь, я не мог объяснить таксистам, часто сельским выходцам, которые знали только новые названия, куда мне необходимо добраться. Я же помнил только старые названия и был вынужден указывать путь таксистам командами «налево», «направо» и «прямо».

Неверно считать, что это была проблема исключительно советского поколения, порожденная необходимостью «декоммунизации». Во-первых, далеко не все переименованные после 1989 года улицы несли в своих названиях печать коммунистической идеологии. Во-вторых, в 90-х в Кишиневе жила многочисленная группа людей, родившихся в межвоенный период, на памяти которых «царские» названия сменялись «румынскими», потом «советскими» и «постсоветскими». То есть их ментальная карта города разрушалась многократно.

Достаточно сказать, что тридцать кишиневских улиц между 1918-м и 1991-м пережили четыре и более переименований. Показательный пример — улица, сегодня носящая имя румынского ученого и политика Николае Йорга. Она меняла название десять раз.

Постсоветские переименования могут быть адекватно поняты лишь в контексте предшествующих топонимических «войн памяти», развернувшихся на кишиневских улицах в XX веке.

Минимум теории

Каковы функции топонимики? Первая — практическая — связана с ориентацией в пространстве. С этой точки зрения названия если и должны меняться, то точно не в массовом порядке. Смысл названия при этом не имеет решающего значения.

Упомянутые Русу и Кроитору приводят в своей книге показательный пример. В период социализма одна из площадей Бухареста, где находится популярный рынок, носила имя коммунистического лидера Александру Могиороша. После 1989 года площадь была переименована, но большинство горожан продолжают ее называть «коммунистическим» именем, причем мало кто знает, кем был Могиорош. Более того, вопреки давним трениям между румынами и венграми, никого в данном случае не смущает, что Moghioroș (румынская транскрипция этого имени) носил отчетливо венгерскую фамилию Mogyorós.

Русу и Кроитору приводят также данные опросов, согласно которым большинство горожан — против любых переименований. Чтобы у политиков не было впредь соблазна переименовывать городские артерии, участники опросов предлагают давать новым улицам «нейтральные» названия.

Вторая функция топонимики — идеологическая. Она чужда традиционным обществам и в полной мере реализуется в эпоху модерна, когда «конструкторы» наций-государств начинают использовать топонимику в качестве инструмента «гражданского воспитания».

Улицам даются имена из пантеона «героев нации» (преимущественно политиков, военных и деятелей культуры), увековечиваются исторические события и важнейшие общественные ценности. Идеологическая функция неизбежно приводит к переименованиям после смены политических режимов, в результате чего возникают проблемы с навигацией.

Как показывает случай площади Могиороша, названия мало кого «воспитывают», люди часто не знают чье имя носит улица, на которой они живут. То есть на практике идеологические наименования выполняют функцию городской навигации, но выполняют ее плохо. И потому, что меняются, и потому, что не привязаны прямо к значимым объектам местности.

Но политиков эти соображения не останавливают. Придя к власти, они первым делом бросаются менять названия. На примере топонимики, где идеология постоянно создает препятствия для осуществления практической функции, мы убеждаемся, что если верно определение Маркса «практика — это критерий истины», то, следовательно, также верно его определение идеологии как «ложного сознания».

Немного истории

Исследователь ранней истории Кишинева Серджиус Чокану нашел девять улиц молдавского времени, получивших свои имена до 1812 года, когда Бессарабия стала частью Российской империи. Две из них: Sârbească (Сербский переулок) и Sfântul Ilie (Ильинская) — уникальны тем, что существуют по сей день и ни разу не меняли названий.

Вместе с тем это типичные названия городских улиц того периода. Молдавское княжество еще не вступило в стадию модерна и оставалось «традиционным обществом», где улицы выполняли исключительно практическую навигационную функцию, через привязку к значимым объектам, в данном случае к храму и месту проживания сербской общины.

В период с 1812-го по 1917 год, назовем его «имперским», названия улиц Кишинева по именам владельцев приметных зданий, названиям церквей, профессиональным занятиям, местам проживания этнических общин свидетельствуют о том, что Российская империя до конца XIX века также была далека от «национально-воспитательных» топонимических идей модерна.

В ранний царский период известны лишь два идеологически мотивированных случая выбора названия: переименование Еврейской улицы в Кагульскую и именование улицы, где был расположен старообрядческий храм Покрова Богоматери, Часовенной, поскольку называть ее по имени храма было запрещено.

В обоих случаях основанием для «топонимических репрессий» была не нация, но религия, которая служила главной «духовной скрепой» традиционных обществ. Аргументом в пользу того, что националистическая идеология модерна не была присуща русским администраторам Бессарабской области первой половины XIX века, является сохранение в уличной номенклатуре (в переводе на русский) семи из девяти известных на сегодня названий молдавского периода. Можно предположить, что многие «царские» имена улиц самой старой части Кишинева представляли собой перевод прежних молдавских названий.

Русские «модерные» идеологические названия стали появляться в Кишиневе только в последней четверти XIX века. Так, культура империи была представлена в именах Гоголевской, Жуковской, Пироговской и Пушкинской улиц. Бессарабские администраторы не сильно интересовались «местным колоритом». Им не пришло в голову давать кишиневским улицам имена молдаван, внесших значительный вклад в культурное развитие империи. Среди них, например, Петр Могила — основатель первого русского университета Киево-Могилянской академии, Димитрий Кантемир — первый русский ученый, член Берлинской академии наук, Александр Стурдза — первый русский автор, книга которого «Размышления об учении и духе православной церкви» (1816) вызвала заметный отклик на Западе.

Национальная идеология модерна, которая только наметилась в наименованиях кишиневских улиц в период поздней империи, развилась в полной мере в межвоенную эпоху «румынских» переименований с 1918-го по 1940 год. Были изменены почти все «русские» топонимы, в том числе и старинные названия, связанные с именами молдавских бояр.

К 1937 году не были переименованы лишь 9 или 8% процентов всех улиц, преимущественно названных по именам церквей. Принципиально изменилась структура имен. Из 109 названий улиц этого периода 93 (85%) — это имена персон. Бросается в глаза, что лишь 17 (16%) из них родились в Бессарабии. Остальные, за исключением Пушкина, Павла Свиньина и четырех иностранцев, были уроженцами румынских земель.

Большинство из этих румын никогда не посещали Кишинев. В угоду румынской «национальной» повестке местные администраторы стирали старинную молдавскую топонимику Кишинева и тем более не думали щадить память о «русском столетии» в истории города.

Как кишиневцы отвечали на топографическую катастрофу, учиненную румынскими властями? Очень просто: они продолжали использовать наименования царского периода. Румынский писатель Ливиу Мариан жаловался в 1926 году, что невозможно добраться по адресу, если не назвать извозчику русское имя улицы. В 1937-м ситуация не изменилась, потому что изданный в том году «Перечень наименований улиц Кишинева» начинается с жалобы: «Мало кто из горожан знает новые названия улиц». Подтверждением этого являются объявления в местной прессе, где румынские названия улиц очень часто дублировались царскими наименованиями.

В советский период (1940–1991 годы) первое, что бросается в глаза при изучении списка советских названий, это огромное (460 или 59%) количество дублей, в основном переулков. Легко представить, какие проблемы возникали при поиске одного из пятнадцати Одесских переулков молдавской столицы. Советская власть без всякой идеологии сумела породить топографическую катастрофу.

Структура уличных наименований продолжала носить ярко выраженный идеологический характер. Список «персональных» улиц отмечен антирумынским настроем. Лишь семь человек — господарь, как его тогда называли, Стефан Великий и те, кого советская власть назначила классиками молдавской литературы (все родом из Запрутской Молдовы, ни одного из Мунтении или Трансильвании), дали свои имена кишиневским улицам. Доля местных выходцев, как и в румынский период, невелика — 34 человек (17%). Это много меньше общего числа уроженцев Российской империи и СССР — 124 (64%), 84 из которых никогда не бывали в Молдавии.

Мы видим, что между румынскими «буржуазными националистами» и советским «пролетарским интернационализмом» не было большой разницы в смысле навязывания «периферии» топонимической повестки «центра». И те и другие не допускали мысли, что Кишинев имеет право на то, чтобы «местная» память была уравнена в правах с памятью «метрополии».

Топонимическая современность

В 1989 году в Молдавии началась Революция национального возрождения. На четыре революционных года — период с 1989-го по 1992-й — пришлось 92% всех переименований. Всего же после 1989 года переименовали 534 улицы или 77% от всех, существовавших в конце советского периода.

К положительным явлениям следует отнести уменьшение числа дублирующих наименований, теперь их не 460, как в советское время, а «всего лишь» 200 (24%) от общего числа (831) нынешних имен улиц. Это, увы, нельзя объяснить стремлением упростить городскую навигацию, так как уже в постсоветский период возникли одиннадцать новых улиц с дублями-переулками.

Структура личных имен изменилась коренным образом. Если в румынское время доля местных уроженцев была 16% (11 человек), а в советское — 17% (34 человека), то сейчас — 48% (142 человека). Мы видим, что даже такое хрупкое явление, как молдавский «суверенитет», формирует автономный тренд политики памяти.

Каков «персональный» вклад прежних «метрополий», не особенно скрывающих, что они, пусть и не в ближайшем будущем, готовы принять бывшую провинцию в свое лоно? Тут явный перевес на стороне румын. 95 (32%) представителей современного кишиневского уличного пантеона родились за Прутом и лишь 34 (11%) представляют Российскую империю и СССР.

Удивляет минимальное присутствие представителей Приднестровья — 10 (3%), несмотря на то, что в 40-е и 50-е годы «советизированные» молдаване с левого берега играли важную роль в общественной жизни Молдавии. Игнорирование памяти этих деятелей позволяет предположить, что на правом берегу их не очень-то и признают за «своих».

Идеология модерна, где суверенитет богоданного монарха заменяется суверенитетом обожествленного народа, «освящает» пантеон героев нации, используя историю в качестве «гражданской религии». Традиционная религия обычно играет второстепенную роль в модерном обществе. Так, румыны, сохранив царские названия пяти улиц, «ведущих к храму», добавили в кишиневскую номенклатуру имена трех митрополитов, а львиную долю переименований посвятили светочам национальной культуры и политикам.

Иная ситуация с религиозными именами отмечается в Кишиневе эпохи постмодерна, где 35 улиц, названы в честь церквей, монастырей, святых, религиозных праздников и символов. В религиозном раже «переименователи» занимаются откровенными фальсификациями, выдавая «новодел» за исконно-посконные наименования. Так, старинные, вполне вероятно, еще времен Молдавского княжества, названия улиц Андреевской, Ивановской и Петровской были без всяких оснований (церквей с такими именами на данных улицах никогда не было) «перекрещены» в Sfântul Andrei, loan Botezătorul и Sfântul Petru (Святой Андрей, Иоанн Креститель, Святой Петр)

Ностальгия по «фофудье» не отменяет приверженности пережиткам язычества. Вопреки церковному осуждению суеверий, в постсоветском Кишиневе появились две улицы с заметными астрологическими коннотациями — Зодиака (Zodiac) и Козерога (Capricorn).

Дохристианская мифология проглядывает в именах, символизирующих изобилие (Belşugului), удачу (Scuarul Noroc), невинность и моральную чистоту юности (Florile Dalbe), а также благоговейное отношение к предкам (Calea Moșilor). Языческие корни явственно выглядывают в празднике весны Мэрцишор (Mărţişor) и в эпосе «Миорица» (Mioriţa). Кощунственным с точки зрения христианства является подвиг Мастера Маноле (Meșterul Manole), который принес в жертву любимую жену с целью предотвратить разрушение строившегося им храма.

Можно ли назвать упомянутые имена улиц данью «традиционным скрепам» доиндустриального общества? Полагаю, что можно. Особенно если мы обратим внимание на то, что среди новых улиц появилась улица охотников (Vânătorilor), название которой воскрешает в памяти первобытную экономику, основанную на охоте и собирательстве.

О традиционном сборе лесных орехов напоминают названия парка Alunelul и улицы Aluniș. Ну и какой лес без ягод, намекают нам имена улиц шиповника (Măceşilor), ежевики (Murelor), терна (Porumbrele) и малины (Zmeurei). Следующую за собирательством стадию, плодоводство, представляют улицы с именами чудесных молдавских фруктов: «пройдусь по Абрикосовой» (Caișilor), а дальше будут черешня (Cireşilor), груши (Perilor), сливы (Prunului), вишня (Vişinilor).

Улица грецкого ореха (Nucarilor) напоминает, что англичане, в отличие от русских, правильно именуют эти плоды wallnut — волошский, то есть молдавский орех. Святую для молдаван традицию виноделия символизирует следующий список названий: виноград (Poamei), нижняя часть виноградной лозы (Butucului), виноградник (Drumul Viilor), те, кто виноград выращивает (Podgorenilor), место, где виноград давят (Cramei).

Традиции аграрного общества утверждаются и через улицы в честь сельских профессий и традиционных ремесел: чабанов (Scutari), землепашцев (Plugarilor), огородников-садоводов (Grădinarilor) косарей (Cosașilor), кузнецов (Fierarilor), углежогов (Cărbunari) и средневековых «таксистов» — извозчиков (Cărăușilor).

Неотъемлемой принадлежностью сельской жизни является колодец, о чем свидетельствует название улицы Fântânilor, появившееся на плане молдавской столицы в 1992 году. О стародавних временах также напоминают новоназванные улицы в честь средневековых сословий мелких бояр (Mazililor) и свободных крестьян (Răzeșei).

«Переименователями» также не забыты несколько разрядов старинного воинства (Roşiori, Pandurilor, Dorobanți), которые под руководством воевод (Voievozilor) собираются в военном, как объясняют авторы энциклопедии «Гид кишиневских улиц», лагере (Drumul Taberei). Чтобы понять, сколь уместно звучат эти названия в современном городе, достаточно вообразить, что в московской мэрии какому-то патриоту-реконструктору взбредет в голову давать улицам имена Стрельцов, Пищальников или Рейтаров.

В этом не просто аграрном, но именно доиндустриальном контексте должны, на мой взгляд, интерпретироваться 84 названия постсоветских улиц, относящиеся к природным феноменам. Тут широко представлен и животный мир (11 улиц), и дикие растения вместе с культурными (44 улицы), а также разнообразные вариации природных и рукотворных ландшафтов (29 улиц), различия между которыми мало что говорят коренным горожанам, но значимы для тех, кто вырос в селе. Например, названия улиц Imaşului и Păşunilor переводятся одинаково — «пастбище». Городскому жителю трудно уловить эти «две большие разницы», но те, кто их так называл, разницу, несомненно, чувствовали.

Кто же эти люди, с тонким «соприродным» чутьем? Может, это носители постиндустриального экологического мировоззрения, которые при помощи «натуралистических» названий стремятся объяснить кишиневцам, что индустриальное общество потребления зашло в тупик и стоит на пороге гибели?

Я бы мог в это поверить, если бы постсоветские кишиневские администраторы одновременно не создали «кластер» из 72 улиц с религиозными, мистическими и прочими отдающими архаикой названиями и попутно не вычеркнули бы с карты города улицы Энергетиков, Компьютерную и Космонавтов.

Апофеозом доиндустриальных и контрурбанистических ценностей, на мой взгляд, является улица Сельской околицы (Hotarul satului), которая не просто подтверждает, что в современной кишиневской топонимике отражается мощный архаический тренд, но символизирует победу села над городом, что хорошо видно по составу политического класса современной Молдовы.

В данном случае речь идет не о том, что после 1991 года в виноградной республике установился этнократический режим и примеры ближайших соседей, выбравших этнического немца Клауса Йоханнеса и еврея Владимира Зеленского президентами Румынии и Украины, никак не мотивируют большинство молдавских избирателей голосовать за политиков не по критерию «крови и почвы».

Мой «пойнт» состоит в том, что внутри этнического большинства существует конфронтация между носителями «руральных» и «урбанистических» ценностей. И городские молдаване это противостояние с треском проигрывают. Достаточно сказать, что все шесть постсоветских молдавских президентов являются сельскими выходцами. Приходя к власти в городе, люди с традиционным мировоззрением не столько модернизируются, сколько, как свидетельствуют вышеупомянутые религиозные, фольклорные и аграрные наименования, приспосабливают город под себя. Не случайно в советское время 20 улиц носили названия преимущественно окрестных сёл, то есть выполняли практическую функцию навигации. После 1991 года число имен-сёл на плане Кишинева возросло почти в три раза и составило 57.

Я могу не оправдать, но объяснить, почему этнические меньшинства фактически отлучены в Молдове от власти, но не в силах понять, по каким причинами городские молдаване попадают на вершину политики лишь в редчайших случаях. Ведь с конца 1950-х в Кишиневе вырос значительный слой представителей этнического большинства, с детства впитавших в себя ценности модерна. Самые старшие из них уже успели выйти на пенсию. Эти люди обладают лучшими стартовыми позициями, в том числе и для успешной политической карьеры, чем их сельские сверстники. Но на практике мы их почти не видим на заметных политических должностях. Выяснение причин этого требует специального исследования.

Представим невозможное: в результате выборов к власти в Кишиневе приходят «правильные» политики со взглядами, соответствующими вызовам информационной цивилизации. Следует ли им, наряду с первоочередными задачами, заняться «исправлением» уличных имен? На мой взгляд, если они действительно будут современными политиками, то примут закон о том, что выбор названий новых улиц и переименование старых является прерогативой горожан и что политикам категорически запрещено браться за решение этого вопроса. Будем считать, что это мой наказ избирателя, адресованный кандидатам на должность мэра Кишинева накануне выборов, которые состоятся 5 ноября 2023 года.