Эрозия демократии или разворот внешней политики?

В то время как Российская Федерация продолжает вести жестокую войну в Украине, изменения во внутренней и внешней политике Грузии становятся настолько очевидными, что их больше нельзя игнорировать. Мы видим усиление авторитарных тенденций, кризисные явления, отрицательную динамику во внешней политике страны, а также — тревожные признаки отказа «Грузинской мечты» от приверженности европейским устремлениям Грузии. Эти негативные изменения проявились, когда «Грузинская мечта», правящая партия Грузии, политическая организация, некогда строившаяся как коалиция, достигла предельной гомогенизации и в конце концов утратила ресурс внутреннего разнообразия и равновесия. У экспертного сообщества и в обществе в целом появилось ощущение, что «Грузинская мечта» окончательно срывает с себя маску.

Грузинское общество будоражат вопросы и подозрения: непонятно, куда идет страна. Эти вопросы слышны на улицах, на митингах и демонстрациях, в университетах, во дворах и в квартирах. Почему правящая партия каждый день подвергает нападкам представителей ЕС и распространяет теории заговора о «глобальной партии войны» (т.е. о Западе), пытающейся подтолкнуть Грузию к военным действиям против России, причем делает это в тот самый момент, когда столь близок долгожданный исторический шанс стать частью новой волны расширения ЕС (вместе с Молдовой и Украиной)? Можно ли найти оправдание тому, что грузинские власти вступают в политический конфликт с руководством Украины, удваивают объем торговли с Россией и приветствуют возобновление прямого авиасообщения с Москвой, в то время как страны-члены ЕС ужесточают экономические санкции против России и увеличивают поддержку Украины? Чем объясняется нежелание правительства Грузии вернуть в глобальную геополитическую повестку вопрос о российской оккупации грузинских регионов и о военном, политическом и человеческом ущербе, нанесенном Грузии Россией? Чем объясняется нежелание правительства Грузии назвать Россию врагом — сейчас, когда в стадии становления находится новая архитектура европейской безопасности? Почему правящая партия инициировала разработанный по российскому образцу закон об иностранных агентах, который грозил ограничением свободы общественных организаций и СМИ? Зачем было премьер-министру Грузии — всего за несколько месяцев до принятия решения о предоставлении Грузии статуса кандидата на вступление в ЕС — выступать с гомофобным заявлением на Конференции консервативных политических действий в Будапеште, организованной Виктором Орбаном, которого называют «головной болью» ЕС? Что могло побудить грузинские власти отойти от конструктивного диалога с оппозицией и гражданским обществом, вместо того чтобы заниматься реализацией 12 рекомендаций Еврокомиссии, выполнение которых является предварительным условием получения статуса страны — кандидата в ЕС?

У грузинского общества нет однозначных ответов на эти вопросы. Одни уверены, что «Грузинская мечта» стремится таким образом сохранить политическую и экономическую власть. Другие считают, что правящая партия следует глобальному тренду углубления авторитаризма (который особенно отчетливо наблюдается в соседних с Грузией странах, таких как Азербайджан, Турция и Россия). Некоторые объясняют решения грузинских властей геополитическими интересами «Грузинской мечты» и предполагаемым союзом Кремля и связанного с Москвой грузинского олигарха Иванишвили. Все три довода являются обоснованными, взаимосвязанными и существенными. Процесс евроинтеграции требует от правящей партии углубления демократических реформ и проведения политики, основанной на консенсусе. И это требование несовместимо со стремлением «Грузинской мечты» во что бы то ни стало удержаться у власти. Кроме того, очевидно, что война в Украине, введение глобальных экономических санкций против России и массовая миграция представителей российского среднего класса в регион создали новые возможности для использования российского рынка.

Анализ торговых отношений между Грузией и Россией показывает, что с начала полномасштабного вторжения России в Украину импорт из Российской Федерации в Грузию в целом увеличился на 82%. Импорт нефтепродуктов вырос на 403%, пшеницы и обработанных зерновых — на 309%, строительных металлоконструкций — на 1493%. При этом 67% импортируемых из России товаров присутствует в санкционных списках США и ЕС, а наибольшую долю в импорте составляют нефтепродукты и природный газ. Пятикратный рост импорта нефтепродуктов (значительно превышающий спрос на грузинском рынке) осуществляется, полагают эксперты, в обход санкций (по данным исследования, проведенного в 2023 году по заказу Фонда Фридриха Эберта). В разговоре председателя Комитета Совета Федерации по международным делам Григория Карасина со спецпредставителем премьер-министра Грузии по урегулированию отношений с РФ Зурабом Абашидзе, запись которого просочилась в грузинские СМИ, речь шла о строительстве нового транспортного коридора из России в Грузию и об улучшения дорожной инфраструктуры на маршрутах между Россией и Южным Кавказом. Новые деловые интересы и соглашения, позволяющие извлекать выгоду из войны в Украине, аморальны и неэтичны. Они создают реальный риск роста неформального сектора экономики, а также политических издержек, связанных с экономической зависимостью от России. Высказывалось мнение, что поддерживая пророссийские группы и распространяя консервативную антизападную пропаганду, Иванишвили из-за сильных антироссийских настроений в грузинском обществе был вынужден маскировать свои российские интересы. Но с началом российской агрессии в Украине и противостояния России и Запада свои пророссийские интересы правящая партия держать в тайне уже не могла.

Для того чтобы приблизиться к ответам на поставленные выше вопросы, необходимо получить полное представление о практиках удержания власти, об инструментах и методах, применяемых «Грузинской мечтой», об особенностях ее модели управления. Предпринимавшиеся ранее немногочисленные попытки описать и теоретически осмыслить практики и структуры власти правящей партии и их неофициальный, неосязаемый и по большей части весьма подвижный характер были малорезультативными.

1. Одна из основополагающих особенностей «Грузинской мечты» — отсутствие у нее целей развития страны. В отличие от правительства, пришедшего к власти после Революции роз и старавшегося заложить фундамент нового грузинского государства путем проведения радикальных реформ — стремительных и нередко болезненных с социальной точки зрения, «Грузинская мечта» сразу же стала делать ставку на стабильность и прагматизм. На начальном этапе коалиционное правительство «Грузинской мечты» допускало некоторый плюрализм без внятных идеологических и ценностных установок, что затрудняло понимание природы и пределов ее власти. Такого рода политическая неопределенность и замедление процессов поначалу принесли облегчение грузинскому обществу, уставшему от торопливой и насильственной постреволюционной модернизации. Однако после того, как российская армия вторглась в Украину, партия «Грузинская мечта» начала с пугающей скоростью менять свою политику, проявляя признаки отступления от демократии и авторитарные тенденции. В отсутствие у правящей партии — даже на уровне риторики — каких бы то ни было целей развития она продолжает переводить под партийный контроль государственные институты. Многие эксперты опасаются дальнейшего усиления авторитарных тенденций и сужения пространства политических и общественных свобод.

2. Важнейшими предвыборными обещаниями «Грузинской мечты» в 2012 году были отказ от насилия и готовность начать системные изменения. И сразу после выборов правящая партия действительно начала осуществлять некоторые институциональные улучшения. Но столкнувшись с первым кризисом, она прибегла к тем же мерам по консолидации власти и инструментам социального контроля, что и ее предшественники.

Ключевые методы консолидации власти, применяемые «Грузинской мечтой», взяты из авторитарного наследия прежнего правительства. Это демонтаж системы сдержек и противовесов, отсутствие распределения власти и консенсусных практик в парламенте, установление клановости в судебной системе, политизация и безнаказанность правоохранительных органов, слабость органов местного самоуправления и жесткая вертикаль власти, неприкрытая жестокость полиции по отношению к участникам митингов и демонстраций, массовая незаконная слежка за гражданами и противозаконное распространение видеоматериалов с информацией личного характера, жесткий контроль над сектором госслужбы и его периодические чистки. За последние два года в основанных на контроле и репрессиях практиках управления, которые использует «Грузинская мечта», заметно прибавилось интенсивности и произвола, и это ясно указывает на то, что от гибридной демократии Грузия переходит к гибридному авторитаризму.

3. Хотя в первые годы после прихода к власти «Грузинской мечты» правительство не прибегало к открытому насилию и использовало сравнительно мягкие способы управления, оно в то же время терпимо относилось к социальному насилию, предоставляя политический и правовой иммунитет консервативным или открыто пророссийским силам, запугивавшим различные социальные группы (оппозиционеров, СМИ, ЛГБТК+ сообщество, религиозные меньшинства и т.д.). Сегодня официальная риторика правящей партии слилась до неразличимости с языком политической и социальной ненависти, с языком пророссийской пропаганды, которым пользуются вышеупомянутые силы.

4. Другой важной характеристикой «Грузинской мечты» является нормализация неформальной власти и неформального влияния, которые в первую очередь сосредоточил в своих руках олигарх Бидзина Иванишвили. Сложив официальные полномочия премьер-министра вскоре после вступления в должность, он стал восприниматься как теневая сверхсила, способная в случае необходимости смягчить любой кризис. Вместе с тем за последние несколько лет Иванишвили потерял доверие общества. Сейчас его рейтинг в опросах общественного мнения заметно уступает рейтингам других лидеров его правительства. И хотя как руководитель, отказавшийся от своих квазисакральных полномочий, он все еще сохраняет сверхвлияние на партию и государственные институты, у него больше нет ресурсов, которые позволили бы ему справляться с кризисными явлениями. Впрочем, этого общество от него больше и не ждет. Потерей доверия может объясняться растущая склонность Иванишвили к репрессиям, которые остаются для правящей партии одним из инструментов удержания власти.

5. Олигархический характер системы, которую выстроила «Грузинская мечта», размывает границы между политическими и частными интересами. В результате эти интересы настолько переплелись между собой, что удержание политической власти стало эквивалентным сохранению личного финансового благополучия. Иванишвили остается на вершине олигархической пирамиды, и от него зависит, приобретут или потеряют фигуры и группы, ее составляющие, политическую и экономическую власть, политические и экономические ресурсы. Остальные либо не имеют доступа к ресурсам, либо объявляются врагами. Если постреволюционное правительство строило свою идеологию на жестком разграничении политической и экономической (рыночной) сфер — что в итоге вылилось в агрессивные формы неолиберальных экспериментов, нуждавшихся в полицейской защите (хотя многие организации выражали озабоченность признаками коррумпированности элит), — то правительство «Грузинской мечты» отказалось от принципа разграничения и возвратило политическую систему к состоянию, традиционному для постсоветских стран.

6. Через 11 лет после прихода к власти правительство «Грузинской мечты» борется за массовую поддержку электората. На этом фоне главной стратегией сохранения власти становится углубление недоверия в обществе и стимулирование его политической и социальной поляризации. «Грузинская мечта» уже несколько лет пытается делегитимизировать всех политических и квазиполитических акторов (оппозицию, СМИ, организации гражданского общества, активистские группы), с тем чтобы исключить возможность укрепления взаимного доверия. Для правящей партии критически важно поддерживать существующий электоральный расклад: по данным исследования Кавказского центра исследовательских ресурсов (CRRC), 25% населения в любом случае будут голосовать за «Грузинскую мечту», оппозицию готовы поддержать лишь 10%, а 62% избирателей отказались назвать партию, за которую они стали бы голосовать. В опросах общественного мнения прежних лет практически не зафиксированы различия в приоритетах, геополитической аффилиации и ценностях между теми, кто голосовал за правительство, и теми, кто голосовал за оппозицию. По данным исследования 2021 года, выполненного по заказу Фонда Фридриха Эберта, взгляды сторонников «Грузинской мечты» и Единого национального движения совпадали по 15 из 30 позиций, предложенных в опросе. Это, по мнению ряда экспертов, указывает на то, что всеобъемлющая поляризация общества является аффективной. При этом чем дольше применяется стратегия, направленная на поляризацию общества, тем заметнее ее плоды на всех его уровнях.

7. Еще одним важным механизмом, который использует «Грузинская мечта» с целью консолидации власти, является политическая инструментализация социальной уязвимости и бедности. Численность бенефициаров программы целевой социальной помощи в период с 2011 по 2022 год увеличилась на 65%. К 2022 году в качестве бенефициаров программы было зарегистрировано 680 000 человек — 18% от общего населения страны. Бюджет программы целевой социальной помощи в 2022 году вырос с 270 до 609 млн лари. Лишь немногие семьи вышли из системы целевой социальной помощи вследствие улучшения социального положения. В 2022 году правительство приступило к реализации новой программы занятости для социально уязвимого населения. С тех пор бюджет этой программы удвоился. Растет и число граждан, зависящих от поддержки со стороны государства. Решения о включении отдельных лиц и домохозяйств в программы социальной помощи и об исключении из них часто принимаются с учетом политического фактора. Многие жители регионов жаловались на то, что не участвуют в общественных собраниях и другой публичной деятельности, потому что боятся подвергнуть свои семьи риску исключения из программ социальной помощи. Стремительный отток политически активных граждан за рубеж (на протяжении последних десяти лет, за исключением периода пандемии, миграционный баланс был устойчиво отрицательным) представляет собой еще один ключевой фактор, который нельзя не учитывать. Таким образом, не предлагая системных подходов к борьбе с бедностью (таких, как высококачественные услуги, минимальная заработная плата, страхование от безработицы и т.д.) и используя в качестве единственного ответа на насущные проблемы действующие в стране социальные программы, правительство превращает их в инструмент социального контроля и демобилизации. Патернализм «Грузинской мечты» носит политический характер, это своего рода негласный социальный договор, помогающий правительству в решении задачи разрушения политической автономии и свободы граждан.

8. Для того чтобы демобилизовать избирателей, снизить их активный потенциал, правительство «Грузинской мечты» постоянно инструментализирует травмы и страхи, связанные с войной и вооруженными конфликтами. Война в Украине оживила в грузинском обществе воспоминания о военных травмах и разбередило старые раны. С начала российского вторжения в Украину социальные сети захлестнул поток историй о беженцах, об их бедственном положении, о боли, потерях и невосполнимом ущербе, которые приносят людям затяжные конфликты. «Грузинская мечта» уже приступила к инструментализации этих ран. Почти год ключевое послание правящей партии гласит: «Наблюдается всеобщее намерение втянуть Грузию в войну в Украине, “Грузинская мечта” — единственная сила, способная сохранить мир в стране. А для этого необходимы прагматичная политика и нормализация отношений с Россией». В стране, где мира нет ни дня, где российские оккупационные силы задерживают десятки грузинских граждан в селах вдоль линии разделения [с самопровозглашенной республикой Южная Осетия. — Ред.], где непрерывно идет процесс «бордеризации» и всё новые территории переходят под российский контроль, а этнические грузины страдают от непрекращающегося гуманитарного кризиса, разговоры о мире, гарантированном властями, искажают реальность и вызывают недоумение.

9. Инструментализация консервативных настроений — еще одно эффективное средство удержать власть, которым пользуется «Грузинская мечта». Правящая партия инструментализирует поддержку со стороны Грузинской православной церкви и распространяет политическую гомофобию, нередко с геополитическими коннотациями. Православная церковь, которая в недавнем прошлом в сложных политических обстоятельствах выступала в роли медиатора, превратилась в институт предельно лояльный правительству. На первый взгляд, изменение роли Церкви объясняется ее внутренним кризисом и «естественной» близостью консервативного популизма «Грузинской мечты» руководству Грузинской православной церкви. Но, возможно, его реальная причина кроется в механизмах жесткого контроля, навязываемого Грузинской православной церкви правительством. Информация, ставшая достоянием общественности два года назад, свидетельствует о том, что власти осуществляли постоянную слежку за духовенством, прослушивание и незаконное хранение записей личных разговоров священников, что было использовано в качестве эффективного инструмента давления и контроля.

10. Консервативный антилиберальный популизм «Грузинской мечты» соответствует парадигме новых авторитарных режимов. Он эксплуатирует эффект воображаемого большинства и по своей сути антиплюралистичен. Любого критика властей объявляют врагом государства и Церкви, экстремистом, не заслуживающим ни уважения, ни политического существования. Действия, направленные на демонизацию оппонентов, приводят к таким последствиям, как жестокие нападения, запугивание и даже гибель неугодных. Власти сумели мобилизовать все страхи, аффекты и обиды, сделав их частью пропаганды при помощи политтехнологий, которые благодаря монополии на СМИ и рекламу применяются в качестве мощного оружия массового влияния. Анализ последних количественных исследований показывает, что в большей степени поляризованы те, кто голосует за действующее правительство. Согласно результатам опроса, проведенного CRRC в 2023 году, среди сторонников правящей партии немало пожилых, верующих, сельских жителей и госслужащих, тогда как оппозиционные партии находят поддержку у людей с более высоким уровнем образования, безработных или занятых в частном секторе. Респонденты, не отдающие предпочтения ни одной из партий, в основном живут в Тбилиси, они молоды и не религиозны. Вывод очевиден: популистский консервативный язык, на котором говорит «Грузинская мечта», служит стратегическим целям сохранения власти и обеспечения электоральной поддержки.

Режим, установленный «Грузинской мечтой», несомненно, можно охарактеризовать как гибридный авторитаризм, основанный на логике консолидации власти, аккумулирования экономических ресурсов в политических целях и на логике популизма. Такая структура управления приобретает патримониальную форму вследствие массированного неформального влияния на общество с катастрофическими последствиями не только для демократии и институциональной политики, но и для публичной сферы, политических свобод и самоорганизации, слабеющих и сужающихся с каждым днем. Новая волна популистской риторики воспроизводит язык и логику новых авторитарных режимов, которые опираются на антиэлитистские и антиплюралистские настроения и позиционируют действующую власть как единственную силу, по-настоящему выражающую волю большинства. Эта риторика заслоняет и маскирует проблему легитимации правящей партии и того, что ее интересы находятся в противоречии как с экономическими интересами большинства, так и с геополитическим (евроатлантическим) выбором 80% населения Грузии.

На поставленный ранее вопрос, являются ли негативные тренды последних лет следствием внутриполитического кризиса и действий, направленных на удержание власти, или их стоит отнести на счет внешнеполитических изменений, ответить непросто. Многие факторы, определяющие эти тренды, причины и следствия последних, возможно, ускользают от наблюдателя, теряются в лабиринте неформальной политики. Но даже не имея ясного представления об иерархических причинно-следственных связях, в данном случае можно утверждать, что последствия изменений, о которых идет речь, будут катастрофическими для хрупкой грузинской государственности. Они вызовут эрозию демократии и изменят политическую географию страны, если только грузинское общество не возьмет дело в свои руки и само не остановит эти процессы.