Das Leben unterm Tisch
Im Angesicht der ungewissen Zukunft spielt eine belarussische Schriftstellerin mit der Vergangenheit
20 December 2023
В неоднородном молдавском обществе история — минное поле. Линия разлома проходит даже в области памяти о недавнем прошлом. Одни не считают возможным относиться к массовым депортациям времен СССР как к трагедии, другие не могут понять и принять другую трагедию — Холокост. Редактор раздела «Молдова» Владимир Соловьев поговорил с молдавским историком Алексеем Тулбуре о причинах поляризации по вопросам памяти и о том, можно ли сделать так, чтобы общее прошлое не лишало общего будущего.
Română English Русский
Начнем с того, что раскол по вопросу отношения к прошлому — не только молдавская проблема. Это можно увидеть и в Центральной, и в Восточной Европе. В соседней с нами Украине до войны тоже был очевидный раскол по отношению к прошлому. Война многое изменила. Или вот Польша. История с Едвабне. Считалось, что эсэсовцы там убили всё еврейское население. А потом выяснилось, что польская половина населения убила еврейскую. Об этом писал Ян Томаш Гросс в знаменитой книге «Соседи». Похожие проблемы и в Румынии.
Упомянутые страны и наша страна — часть мира, в котором когда-то победила советская власть, социализм со всеми его родимыми пятнами, проблемами и ужасами в виде Большого террора, массовых депортаций и так далее. Это имело место на всей территории СССР, имело место в странах, контролируемых так называемыми правительствами народной демократии. Потом эта же территория стала и территорией, где имел место Холокост. Лагеря смерти находились на территории Польши. В СССР же во время Второй мировой войны на оккупированных территориях происходил Холокост by bullets. Здесь убивали евреев: через расстрелы, издевательства, болезни, голод. Молдова прошла и через депортации времен СССР, и через Холокост в годы Второй мировой войны.
Когда случился коллапс СССР и страна вышла из советского периода, в нашем обществе стали говорить и писать о необходимости демократизации, восстановлении правды о прошлом, построении по-настоящему свободного мира. Но вместо демократического проекта, который по логике должен был прийти на смену тоталитарному, авторитарному проекту, пришел не демократический проект, а проект, который молдавская интеллигенция была способна в то время идеологически сформулировать.
Здесь надо оговориться, что в истории Молдовы нет периода, к которому можно было бы апеллировать как к некоему «золотому веку» демократии, сказать: вот тогда мы были свободны, на этот опыт должны опираться и отсюда строить нашу демократию. В отсутствие такой опоры в начале 90-х лидирующим идеологическим направлением стал «румынизм». Он пришел на смену советскому режиму, а демократия была этаким придатком проекту «национального возрождения», на который согласились под давлением свободного мира.
Это сразу отразилось на образовании. В СССР в школах учили историю, которая была идеологически обработана. Мы все, например, знаем историю Великой Отечественной войны, а не Второй мировой. Для советского школьника, советского человека война началась 22 июня 1941 года. Хотя на самом деле с участием СССР она началась в сентябре 1939-го, когда 16 сентября советские войска вступили на территорию Польши, идя навстречу наступающим гитлеровским войскам. Вот тогда Советский Союз вступил в войну. Советская индустриализация, «великое достижение советского народа», оказывается, — результат прямого присвоения и применения западных технологий (даже целые заводы привозили и собирали на месте под ключ), а другое выдающееся достижение Советов, коллективизация, стоила миллионы жизней крестьян.
Да, космосом можно гордится, но большинство других «великих свершений» оказались «великими трагедиями».
Эту историю после распада СССР заменили другой историей, в которой поменяли акценты. И это тоже в целом не критическая, идеологически обработанная история. Но теперь она говорит о том, что мы — часть румынского мира, часть румынского государства, незаконно аннексированная большой империей. Все, что было в Румынии, — хорошо, а все, что было вне Румынии, — плохо. И если все в Румынии было хорошо, то и происходившее во время Второй мировой не может быть плохо.
А во время Второй мировой на территории Молдовы был Холокост. О нем не говорили вовсе. И в советское время, и после распада СССР. Холокост здесь осуществлялся румынскими войсками и жандармерией при участии местного населения, что особенно ужасно. Румыния была единственным из союзников нацистской Германии, имевшим собственное идеологическое обоснование физического уничтожения евреев — нацменьшинств в целом, а евреев в частности.
Это называлось «румынизацией». И это слово вошло в обиход в 90-е. Никто особо не задумывался над его смыслом, над тем, что румынизировать — это не просто научить говорить на румынском, и что за румынизацией в прошлом стояло много трагедий. Отсюда лексика, которая перекликается с лексикой сегодняшней путинской России в отношении Украины. «Молдаване — это не народ», «молдаване — испорченные румыны» и т.д.
В школах читали и читают сегодня «Историю Румын», а не «Историю Молдовы», или просто «Историю», отдавая преимущество одной титульной этнической группе, остальным народам отказывая в прошлом на этой земле или уделяя их истории ничтожно малое время. А их история — это тесно переплетенное прошлое с прошлым всех остальных проживавших здесь. Те есть выплетали, выдергивали — одним словом, фальсифицировали. Идея была проста: должно вырасти поколение, которое в будущем безболезненно сможет осуществить объединение Молдовы с Румынией. Потому что все будут думать одинаково и будут понимать, что это единственный выход и это правильно. Естественно нарратив «румынизации» активно политически инструментировали партии и формирования, выступавшие за объединение Молдовы и Румынии.
Надо признать, что за последние четыре-пять лет ситуация в преподавании истории, в том числе Холокоста, изменилась. В учебниках появились разделы, посвященные другим этническим группам, проживавшим и проживающим на территории Молдовы, авторы применяют интегрированный метод преподавания, когда прошлое понимается как общее прошлое всех проживавших здесь этнических групп, а не как история титульной нации и меньшинств, которые трактуются как «историческая несправедливость», «ошибки прошлого».
Эти интерпретации прошлого, как я говорил выше, стали инструментами строительства политического настоящего и будущего. Молдавские политики постоянно берут эти инструменты на вооружение. В общем, это происходит везде. Особо активно в Центральной и Восточной Европе. Интерпретация прошлого — неотъемлемая часть идеологического багажа любого политического формирования. Но это путь в никуда. Если невозможно договориться о прошлом, невозможно договориться и о будущем. Невозможно объединить усилия и действовать сообща.
Запад через свои травмы прошел. Им удалось после Второй мировой войны, учитывая ужас произошедшего, договориться между собой — известный франко-германский консенсус, на котором зиждется Европейский Союз. Французы и немцы договорились «забыть» трагедии прошлого, взаимные обиды, пролитую кровь и вместе строить новую Европу. Страсбург был избран одной из общеевропейских столиц, где размещаются Европейский парламент, Совет Европы, Европейский суд по правам человека. Почему Страсбург? Потому что это столица спорной территории — Эльзаса, переходившего из рук в руки: от Германии к Франции. В конце концов этот город стал символом примирения, прекращения франко-германских столетних войн. Люди сказали: мы в прошлом не разрешим свои проблемы, потому что интерпретации будут множится. Давайте это отложим и договоримся, что далее мы сотрудничаем и строим будущее.
И мы в Молдове могли бы договориться о том, чтобы прошлое оставить историкам и пусть они бьются за свою интерпретацию в монографиях и на научных конференциях, а политики будут исходить из другого принципа строительства общего будущего. Он звучит примерно так: отсюда и далее мы все единая нация вне зависимости от этнического происхождения. Нация, принадлежность к которой определяется гражданством — гражданская нация. Вся Европа стоит на этом принципе понимания нации. А мы здесь хотим медицину, образование и дороги как в Европе, но не хотим в социально-политической сфере, в национальном строительстве перенять вещи, которые там работают, а у нас якобы нет.
На самом деле все у нас работает. Молдова де юре гражданская нация с самого начала своей независимости. Еще в 1990 году был принят закон о гражданстве — мы еще не провозгласили независимость, но имели право в рамках советской конституции иметь не только советское, но и молдавское гражданство. Так вот, Кишинев пошел по «нулевому варианту» — молдавское гражданство было предоставлено всем проживавшим на тот момент на территории страны вне зависимости от этнического происхождения. Этот подход радикально отличался от того, который применили, например, страны Балтии. Мы все молдаване по гражданству. Все просто. Никаких обид и дискриминации.
«Молдавский консенсус» может звучать так: все мы — русские, евреи, молдаване, евреи, румыны, болгары, гагаузы — одна нация по гражданству. И другой родины у нас нет. Этот клочок земли, эта территория — наша общая. И именно мы должны сделать так, чтобы здесь можно было нормально жить, учиться, лечиться, чтобы у детей была какая-то перспектива.
То, что такой консенсус возможен нам доводилось наблюдать совсем недавно. На президентских выборах 2020 года победила Майя Санду. И во многом победила потому, что исключила из своего обихода любые упоминания о «проклятых вопросах молдаван»: как называть язык, кто мы, что мы, куда должны идти. Она говорила об экономике, о борьбе с коррупцией. И победила на выборах. Через год таким же образом победила ее партия, которая также не спекулировала на том, что разделяет общество.
Для меня как для исследователя это очень интересно. Я увидел, что то, за что я выступал много лет, сработало. Странно, что это сработало у условных правых, потому что в Молдове для условных левых объединительная повестка была более органична. Но наши условные левые дискредитировали и себя, и слово «молдовенизм», которое они свели к возвращению к архаике, традиционализму, сумев вплести в это и ностальгию по советской «цветущей Молдавии» при покровительственной роли Москвы, к которой возврата нет.
Как бы то ни было, то, что произошло в стране в 2020–2021 годах — пример того, что консенсус в принципе возможен, что молдавское общество не потеряно, здоровые инстинкты и рефлексы работают. Другая правда состоит в том, что многое зависит от государства и от политического класса.
Историки Холокоста не раз задавались вопросом, как так вышло, что вся Европа — не только правительства и армии, но и гражданское население, причем последнее без особого сопротивления, — участвовали в физическом уничтожении шести миллионов евреев? Исследователи сходились в одной точке: роль государства, государственной пропаганды была фундаментальной. Было выгодней не сопротивляться тому, что говорит государство, а верить и подстраиваться. Потому что люди, которые проявляют лояльность государству, конформизм, вознаграждаются, а нонконформизм — наказывается. Это социологическая максима, аксиома. Государство тогда говорило, что евреи не люди, дегуманизировало их, выводило за пределы человеческой морали. Как результат стали возможны немыслимые преступления. Это тот случай, когда государство сыграло важную роль в подготовке, потворствовании и осуществлении зла.
Но государство способно и должно играть роль в продвижении добра. Когда в Молдове четыре-пять лет назад мы только начинали обсуждать тему Холокоста, государство включилось. Я вместе с коллегами из румынского Национального института изучения Холокоста имени Эли Визеля проводил в Молдове семинары для учителей. Мы побывали практически во всех школах страны, охватив все районы, куда привезли огромное количество книг. Сейчас в каждой школе Молдовы есть книги о Холокосте.
Когда мы только начинали, были очень обидные и оскорбительные выкрики из залов, в которых мы проводили семинары. Учителя истории, которые находятся на переднем крае борьбы за умы, обвиняли нас в том, что мы, говорившие о нашей общей истории, защищаем евреев и продвигаем их интересы. Но шаг за шагом эта реальность начала меняться и за пять лет изменилась до неузнаваемости.
Целенаправленная работа государства и гражданского общества дала результат. Прекратились антисемитские выкрики, люди стали задавать более вменяемые вопросы и в конце концов перестали стесняться своих эмоций. Бывало, что учителя истории плакали на семинарах. Потому что 25 лет они рассказывали на своих уроках о славном возвращении румынских войск в Бессарабию и освобождении, а потом узнали, чем это «освобождение» сопровождалось. И случился катарсис, очищение. А если эволюция произошла в менталитете и восприятии учителя, это неизбежно отразится и на учениках.
В такой стране как Молдова люди восприимчивы к тому, что им говорят. У нас нет запретов на разговоры, на суждения и рассуждения. Спокойный, вдумчивый разговор дает свои плоды. И случай с Холокостом — не единственный в этом ряду.
Роль государства в формирования восприятия и прошлого, и настоящего, и будущего — фундаментальна. У государства есть ресурсы, институты и сила воздействия через систему образования.
Молдова ищет свой путь, сталкиваясь с внутренними трудностями и натыкаясь на противоречия. Одни говорят, что стране нужно следовать в фарватере Брюсселя или Бухареста, другие полагают, что нужно упасть в объятия Москвы. Откуда это берется? Рискну предположить. У молдаван отсутствует память собственной ответственности за свою судьбу. Советский проект в целом не предусматривал личную ответственность — государство решало если не все, то многое. Кто сам хотел решать — уехал из Молдовы в Сибирь не по своей воле. Последней волной депортаций в 1949 году отсюда вымыло 35 тысяч человек — 11 тысяч семей. Это были те, кто не хотел в колхозы, те люди, которые от государства ничего не ждали и брали на себя ответственность за свою жизнь и жизнь своих детей. Вот их не стало.
И теперь приходится заново учиться брать ответственность на себя. После получения Молдовой статуса страны-кандидата на вступление в ЕС ситуация может измениться. Это именно на нас налагает ответственность. Эта перспектива ставит точку в процессе постоянного поиска нового политического хозяина вне самой Молдовы — то, чем молдаване занимались все 30 лет независимости. Если дать очень короткую характеристику евроинтеграции, то она звучит так — это способность самоуправляться, быть свободными и ответственными за собственную страну, за собственную судьбу.
Im Angesicht der ungewissen Zukunft spielt eine belarussische Schriftstellerin mit der Vergangenheit
20 December 2023Wie Russland im Spiel um seine eigenen geopolitischen Interessen den Berg-Karabach-Konflikt als Trumpf nutzte
12 December 2023Die Geschichte des georgischen Postkonstruktivismus
11 December 2023Was in der Moldauisch-Orthodoxen Kirche gerade vor sich geht
4 December 2023Georgiens „politische Rechtgläubigkeit“ und Russland
28 November 2023Dürfen Belarussen den Westen kritisieren?
22 November 2023Über die unterschätzte Gefahr, Menschen in „die Unseren“ und „die Fremden“ einzuteilen
20 November 2023Die vielen Etappen der erzwungenen Umsiedlung von Armenierinnen und Armeniern: die Folgen des Karabach-Konflikts
16 November 2023Und du hast gesagt, es gibt keine Geschichte, es gibt Geschichten
6 November 2023Mehrheitsprinzip und Verrechtlichung im Dienst der Clans
31 October 2023Präsidentschaftskandidaten sind in Belarus seit über einem halben Jahr in den Gefängnissen von der Außenwelt völlig abgeschnitten. Ein Interview mit ihren Anwälten
26 October 2023Geschichte und Strukturen des Literaturbetriebs im postsowjetischen Georgien
20 October 2023